Из всех существ, дорвавшихся до денег (не Денег, нет, именно до денег), самое удручающее впечатление производит интеллигент.
Те же памятные всем "братки" девяностых, в принципе, были даже умилительны своей простотой и искренностью - человек дорывался до бабок, покупал тачилу, мобилу, малиновый пиджак, голду в три фингера, строил дом из красного кирпича в архитектурном стиле "тюремок" и был по-настоящему счастлив. Конкуренция между ними шла исключительно в пределах собственной популяции, а то, как их воспринимают остальные граждане, "братков" не интересовало. Мы, прочие, были в их глазах просто другим биологическим видом - возможно, так жирафы воспринимают зебр, пасущихся в той же саванне: ходят рядом какие-то маленькие, на харч не претендуют, под ногами не путаются - ну и фиг с ними.
Интеллигент не таков. Нет, конечно, поначалу все очень похоже - выбившись из офисного планктона в креветку капитализма, интеллигент тоже поражается синдромом приобретательства: покупаются первые в жизни дорогие ботинки и почему-то, если интеллигент курит, то обязательно курительная трубка. Но, в отличие от простодушного братка, радость обладания престижной вещью не делает интеллигента счастливым. Самодостаточность чужда интеллигенции, поэтому ей необходимо постоянно утверждаться в собственных глазах. Простая внутривидовая конкуренция по пяти основным параметрам - тачила, мобила, телка, голда/гайка, коттедж - уже не дает волшебного ощущения собственной значимости.
Сначала расширяются параметры: в ход идет голубая кровь. Если прямых связей найти не удается (а обычно не удается, поскольку правящие классы были очень успешно повыведены предками этих самых интеллигентов), праправнук скромной крестьянки ничтоже сумняшеся втаптывает в грязь честное имя прапрабабки - да, жила в деревне, но рядом-то была барская усадьба, а барин ой как охоч был до прелестей селянок, так что... Украденные прадедом-люмпеном во время революционной заварухи ложечки с чьим-то гербом становятся неопровержимым доказательством дворянского происхождения - как же, мы уже четыре поколения этими ложечками сгущенку из банки трескаем. Но прочие креветки тоже не лыком щиты и сами быстренько выискивают себе череду благородных предков. Тогда интеллигент вспоминает, что лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме, и переходит к межвидовой борьбе.
Как ни удивительно, борьба эта заключается исключительно в демонстрации офисному планктону своего превосходства по принципу "я - д'Артаньян, а вы все - ...ммм... гвардейцы кардинала". Но планктона много, в одиночку на него идти боязно. Поэтому креветки временно забывают собственные разногласия, сбиваются в стайки и начинают лениво тыкать курительными трубками в сторону деловито снующих внизу мелких ракообразных и усталыми пресыщенными голосами вещать об их убогости. "Нет, ну посмотрите на них - они же понятия не имеют о вкусе фуа-гра... Они не знают, что такое ботинки за пятьсот баксов... Ах, посмотрите, какие у них приземленные интересы - не то, что мы, аристократы духа и крови, законодатели мод и образчики хорошего вкуса. A propos, Вольдемар, вы уже установили витраж, камин и чучело медведя в прихожей своей новой квартиры?". И зырк глазом вниз - как там внизу, очень благоговеют и завидуют? Ах, еще даже не начинали? Ну, тогда продолжаем.
Бедные, бедные. Невдомек им, что как они ни пыжатся, аристократов из них не получается. Потому что аристократ - это скромность и достоинство, и боится аристократ не бедности - деньги для него никогда главной роли не играют, а бесчестия. И пожирание фуа-гра столовой ложкой в дорогом кабаке - это не аристократично. Аристократично - когда в доме нет ничего, кроме вареной картошки, есть ее ножом и вилкой с фарфоровой тарелки на чистой скатерти.
Хотя что с них взять? Сами же утверждают, что те, кто родил детей не в престижной клинике и потратил на роды меньше двух килобаксов - лохи и дети у них лохами будут. Ну, а их -то рожали по-простецки, в обычных роддомах, коньяк врачу, трешку - няньке... Так что самые лохи и есть. Пусть и при лавэ.